Если уж говорить о знаменитостях, то о лучших из них. Таких, например, как N и Z.

Уже в молодости N собирал небольшие залы, но настоящий успех пришел к этому музыканту после того, как на него обратили внимание продюсеры. Вскоре N перестал подрабатывать слесарем, поскольку начал получать неплохие гонорары за свои выступления и пластинки. Он переехал жить в столицу, а затем случилось ожидаемое многими экспертами событие — он получил самую престижную премию в музыкальном бизнесе. Он завоевал ее и в следующий год, и еще два раза. N купил себе большой дом, который всегда был полон друзей — разных выдающихся и известных людей. Его пригласили на центральное телевидение — вести еженедельную передачу, которая также, все время пока он ее вел, пользовалась большим успехом. А еще он установил мировой рекорд по количеству зрителей, пришедших на музыкальный концерт. Разумеется, все эти достижения были вполне заслуженны, ведь его песни не покоряли разве что самые черствые сердца.

О чем он пел? И, кстати, почему мы назвали его лучшим из знаменитостей? Сейчас это станет ясно, ведь именно затем мы переходим к его творчеству.

Главный герой практически всех его песен — бедный музыкант, которому не удалось покорить вершин. Однако он играет и поет не ради успеха, а чтобы дать прозвучать тем гармониям, что улавливает его метафизический слух. Обычно в песнях N описывалось, как этот музыкант одет — в старую затертую одежду, в каком состоянии его музыкальный инструмент — скрипящий, раздолбанный, затем сообщалось, что он все равно бодр и весел, и будет следовать своему призванию до конца, а состоит оно в том, чтобы отдаваться музыке — тем мирам свободы и гармонии, которые проявляют себя через правильно расставленные звуки и их сочетания.

В других песнях N рассказывалось, что если угождать людям в надежде получить признание, то очень быстро растеряешь весь свой талант — способность улавливать замечательное само по себе (в отличие от замечательного в силу того, что за него дают какие-то блага). Еще одна линия его творчества — убежденность в том, что нельзя сводить человека к оценкам со стороны окружающих людей — очень часто славы удостаиваются незаслуживающие ее люди и, наоборот, люди весьма достойные зачастую незаметны, по крайней мере, для широкой аудитории. «Большой успех у публики мало что значит», — вещал он в самом успешном своем хите.

Мимо биографии Z тоже трудно пройти — и поскольку он действительно большой молодец, и поскольку ее подробно и часто — не без назойливости — излагают нам из всевозможных источников. Писатель, ставший совестью нации и голосом поколения, Z ворвался в литературу стремительно и ярко. Правда, свой первый роман он издал не без трудностей, но положение спасла поддержка известного критика S. А далее все пошло как по маслу. Роман за романом укреплял положение Z в качестве лидера сначала отечественной, а затем и мировой прозы. Его романы не переводились разве что на языки вымирающих народностей, и не было литературной премии, которой бы он ни был удостоен. Вершиной успеха, стала, конечно, нобелевка, на вручении которой он прочел ту самую лекцию, что до сих будоражит умы передовых людей.

Как известно, Z живет на собственном острове, активно занимается благотворительностью, много путешествует и даже слетал в космос. Раз в месяц в его особняке проходят знаменитые литературные вечера, и для очень многих молодых талантов эти вечера стали настоящей путевкой в жизнь, то бишь — к успеху и признанию.

Конечно, чтобы оценить все величие Z, мало сведений об огромных тиражах его книг — это важно, но, главное, конечно, в другом: нужно знать, о чем писал.

А писал он об очень важных вещах. Например, о том, что нет среди нас лидеров и аутсайдеров, потому что все это слишком условно и к каждому победителю нужно присовокуплять приставку «как бы», как и к каждому проигравшему. Что поражения и победы, успехи и неудачи — это скорее игра, не касающаяся сути, и нельзя принимать ее за реальность.

Еще он писал, что в жизни незнаменитого человека гораздо больше естественности и правды, чем в судьбах редких баловней судьбы; что даже бедность — не повод считать себя хуже других, что даже изгойство можно нести с достоинством и рассматривать как подарок со стороны Творца; что самый распоследний человек — все равно образ и подобие Божие, так что не смейте смотреть на него свысока или отбрасывать его внутренний мир как несущественный. Не в славе дело, писал Z, главное — просто быть человеком: уметь любить, проявлять чуткость и благородство, не зацикливаться на себе и своих трудностях. Одиночество и непризнанность — это, по мнению маститого писателя, не катастрофа, а, в принципе, норма и скорее даже благодать, нежели проклятие. А вот когда все вокруг тобой восхищаются — это точно ненормальная среда для жизни и творчества.

Как страстно доказывал Z, авторство по-настоящему хороших произведений — штука условная. Скажем, если кто написал хорошее стихотворение, то это отнюдь не его личная заслуга, но достижение всех, так или иначе причастных к поэзии. Кроме того, свойство хорошего стихотворения таково, что пусть его и написал другой человек, мы не чувствуем себя чужими по отношению к нему или к его автору, и, в этом смысле, талантливое произведение — это всегда общая удача.

Хорошо быть не таким-то или таким-то, писал Z, а никаким; не кем-то, а никем — просто глазами, просто ушами, просто чувством или мыслью.

Его типичный герой — человек, отказавшийся от сулившего успех поприща, ради которого пришлось бы пожертвовать тишиной и покоем, а ведь только через них соприкасаешься с чем-то безграничным и подлинным. Его герои, как правило, ничего не пишут и не сочиняют, а просто смотрят, как садится солнце, или слушают, как плещут волны или как усиливается шум листвы при порывах ветрах; они гуляют по тропкам осеннего парка, покрытым сухими опавшими листьями и во время этой прогулки у них совершенно пустая голова — ни идей, ни сюжетов, ни прозрений.

Чем пересказывать своими словами, лучше просто привести несколько цитат.

«Если убрать все лишнее, то плюсов от славы и признанности всего два: не нужно заниматься физическим трудом или неинтересным делом. Всего-то навсего. Но едва ли это — то преимущество, которым надо грезить, не спать ночами. Оно не вносит кардинальных изменений. В конце концов, необходимость труда связана с нашей природой как земных, смертных существ, и надежда избавиться от нее — утопия. В том, что ты сам убрал свою квартиру, вымыл за собой посуду, что-то починил, есть свое величие, ибо это показатель не только скромности, но и самостоятельности».

«Конечно, надо в меру сил обеспечивать условия своей жизни. Селиться в более или менее правильном месте, выстраивать коммуникацию с окружающим миром, создавать некую репутацию. Просто надо понимать, что все это не имеет отношения к, назовем это так, сущностной реализации. Стремящийся к наилучшему из положений явно преувеличивает значение внешней обстановки: чтобы проросло нечто действительно важное, не нужно многого, если вообще что-то нужно. Сходным образом полагающий, будто его сущностная реализация непременно должно происходить на виду как можно большего количества людей, явно путает сущностное с поверхностным, ибо зрителям доступна главным образом поверхность, а не суть».

«Сущностная реализация происходит там и тогда, где и когда человек соприкасается с тем, что важно само по себе. Соответственно, ждать, что за следование чему-то, чему стоит следовать уже ради него самого, тебе воздастся еще и одобрительными возгласами коллег или друзей, — значит попросту не видеть в том, за чем следуешь, самостоятельного, самоценного начала, а, стало быть, и не претерпевать никакой сущностной реализации, занимаясь сугубо внешним обустройством среди сородичей или соплеменников».

Так писал Z, причем наверняка среди его книг есть цитаты и получше.

Все было бы прекрасно, если б справедливость не вынуждала признать наличие диссонанса: в случае с N и Z мы имеем ситуацию, когда общественное внимание заворожено людьми, которые сами обращены своим вниманием к совсем другим персонажам. Или взять инциденты, когда внутри единого семейства провоцируется конфликт, начавшийся, казалось бы, с общего увлечения — отец и сын оба с восхищением взирают на N, но отец видит в нем пример правильной карьеры, приведшей к благосостоянию, а сын берет старую гитару и уходит петь на улицах.

Впрочем, дело даже не в диссонансе, а вот в чем: идея о том, что популярность — не главное, не должна быть популярной. Если кто понял, что внешний успех, в сущности, пустое, то самое нелепое, что он может сделать — добиваться того, чтобы это понимание доминировало в общественном мнении. Ведь едва идея о том, что значимость популярности сильно преувеличена, обретет популярность, как она превратится в свою противоположность.

Свобода от внешних оценок не должна нуждаться в том, чтобы быть оцененной. Поэтому когда мы показываем на кого-то и говорим: «Смотрите, какой молодец — делает добрые дела и не ждет признания», — мы, что называется, городим огород. Ведь мы пытаемся сделать так, чтобы не нуждающаяся в признании деятельность получила признание.

Пусть успешным будет то, что от успеха зависит, к нему предназначено, на него ориентировано. В свою очередь, если твой герой — человек, не рассчитывающий на похвалу, то его и не требуется воспевать. Лучше стань, как он, да и все. Если пришел к предпочтительности тишины, так молчи. Если тебя привлекают дела, делающиеся не ради внешнего эффекта, сам сделай что-то, не предусматривающее своего наблюдателя или зрителя. Но ни в коем случае не воспевай т.н. абсолютные ценности, не рассказывай о том, как они хороши, потому что «хороши» — это уже наделение относительным смыслом. В противном случае начнется отчуждение от самого себя, когда парадоксальным образом оказываешься первым среди тех, кто тебя не понимает.

Есть люди, кого нашло признание, но кто сумел сохранить от него известную независимость. Однако не стоит принимать за эту независимость небрежно роняемые на публике заявления, что, дескать, не в признании дело. Это не более чем способ продемонстрировать свои широту и глубину, еще больше привлечь к себе внимание, еще сильнее закрепить свою признанность. Свобода от внешнего успеха, проявляемая вовне, есть всего лишь разновидность зависимости.

Абсурдно превращать «жизнь ненапоказ» в общественную ценность. Стань «жизнь ненапоказ» такой ценностью, она получит внешнее значение, а когда у «жизни ненапоказ» имеется внешнее значение, то это уже жизнь напоказ. Жизни ненапоказ как принципу не нужно быть признанной во внешнем мире, не нужно нигде котироваться. Соответственно, не нужны ей и ее провозвестники, глашатаи, адепты. Нельзя прославлять скромность со сцены битком набитого зала.

Кстати, откуда видно, что кто-то живет ненапоказ? Только снаружи. Сам живущий ненапоказ даже не догадывается, что живет ненапоказ. И правильно делает! Ведь раз он не демонстрирует свою жизнь вовне, стало быть, тот, кто ее наблюдает, наблюдает не совсем то, что имеет место. Он видит видимую часть жизни ненапоказ, то есть, фактически, ее несущественный, иллюзорный срез. Причем само понятие «ненапоказ» возникает именно в рамках этой иллюзии.

Нет никакой жизни ненапоказ, когда есть жизнь ненапоказ. Как нет никакой свободы от внешних оценок, потому что свобода — это когда уже неважно, свободой от чего она является (ведь если важно от чего, значит, она к этому привязана, а раз привязана, то уже не свобода). Все это выдумки, сочиненные теми, кто лишь «слышал звон, да не знает где он». В этом смысле внедрять в общественное сознание такого рода ценности — все равно что рекламировать фантик, внутри которого ничего нет.

Человека, начинающегося пробоваться, к примеру, на ниве писательства, следовало бы предупредить: если хотите, чтобы ваша продукция заняла свое место на рынке идей и сюжетов, пишите что-то полезное или развлекающее, но даже не заикайтесь ни о чем из того, что имеет самостоятельное, внутреннее значение. Втаскивая на рынок нечто, этот рынок вообще не предусматривающее, вы громоздите хаос, последствия которого отразятся в первую голову на вас самих.

Если вы оказались у микрофона и усиленный специальным оборудованием звук вашего голоса достигнет тысяч или миллионов, то и сообщите какую-нибудь поверхностную, относительную истину, выскажите то, что поможет людям скрасить их серые будни, отвлечь от забот, но не более того. Впрочем, по-другому и не получится: истина, взятая в своем полном значении, обходится без трансляторов, да и «обрушить» ее уже не на кого. Абсолютную истину невозможно ущемить отсутствием аудитории, к тому же она — явно не для щекотания нервов или поддержания интеллектуальных бесед. Она вообще ни для чего, как все окончательное.

Чем активнее кто-то, допущенный к большой аудитории, изобличает славу, тем сильнее впечатление, что вот его-то слава нашла не зря, что его слава — законное продолжение его мудрости, а раз славы удостоен тот, кто ее заслуживает, то и нет в ней ничего плохого. И если ты мудр, но славы не обрел — продолжается цепочка выводов, — то тебя стоит пожалеть, как лишенного чего-то хорошего и важного. А может быть, ты и не мудр вовсе, раз не стал известностью. И вот уже одетый в обноски уличный гитарист удостаивается презрительного взгляда. Вот и все, чего добился N своими песнями о бедном музыканте.

Разумеется, весь его репертуар — образчик лицемерия. Как и практически все книги Z. Ведь не настолько же они оба дураки, чтобы перепутать кислое с пресным. Разумеется, к аудитории выходят, чтобы заявить некую полуправду; вещи самостоятельного, безусловного порядка существуют для того, чтобы в них пребывать, а не пулять ими в толпу (и даже всего лишь в одного человека).

Представим, что некто, в силу стечения обстоятельств вдруг обретший известность, решает воспользоваться ею, чтобы сообщить людям нечто непреходящее. Так вот, решение это похвально лишь на первый взгляд. Ибо в самом намерении облагодетельствовать человечество чем-то вечным кроется этому вечному чуждость, кроются суета и мельтешение.

Вокруг кого-то образуется зал со зрителями, а сам он оказывается на возвышении только в том случае, когда высока его относительная ценность, когда от него есть, что взять, и когда он вот прямо сейчас начнет это раздавать.

И если он вдруг предъявит собравшейся публике нечто неутилитарное, ценное само по себе, у слушателей пронесется в головах всего лишь что-то наподобие:

«Ого! В этом явно что-то есть, во всяком случае, если я выдам что-то такое в нашей компании, Марина точно обратит на меня внимание».

Ничего удивительного, ведь лектор оказался на кафедре примерно из тех же соображений, а неутилитарное, которое он преподнес, было всего лишь имитацией.

Безусловные ценности представляют собой целые, завершенные миры. Они не предусматривают, чтобы кто-то оставался снаружи их, откуда только и производятся описания и оценки. Скажем, любовь для сопричастного ей оставляет только один вариант действий — любить. Не делать выводы о том, что в любви сосредоточен смысл жизни, не рассказывать о любви — любить. Отсюда ясно, что в качестве общественной ценности под именем любовь фигурирует уже вовсе не любовь (как целый мир), но фальшивка, симулякр.

Нечто, в чем внутреннее важнее внешнего, может быть популярно только в своем кастрированном виде — хотя бы в силу того, что извне оценивается исключительно внешняя сторона. Мы воздаем должное внутренним смыслам (чего-либо), отказываясь занимать по отношению к ним стороннюю позицию. Когда мы отзывчивы на то, чей смысл внутри, а не снаружи, мы напрочь забываем про самую эту область «снаружи», включая и находящихся в этой области нас, а также других персонажей.

Да, возможно такое, чтобы песня или книга были не сообщением о любви, но выражением пребывания в ней. Однако если они стали популярны — значит популярна стала какая-то их случайная сторона. Все, кто скажут, что песня — хороша, выскажутся относительно ее внешней ценности. Все, кто воспримут песню как выражение пребывания в любви, не скажут ничего, потому что тоже окажутся пребывающими в любви. Они даже не закачают ее в свой гаджет — им достаточно будет услышать всего кусочек этой песни и всего один раз.

Пользующийся славой якобы во имя самых благородных мотивов лишь способствует ее культу. В общем-то, все, добившиеся успеха, обманывают себя и других уже тем, что соглашаются, будто, скажем, между качеством книги и ее высоким тиражом есть прямая взаимосвязь. Принимая успех как должное, мы неизбежно ведем себя как обманщики. Но вдвойне обманщик тот, чей успех связан с отрицанием успеха как ценности, кто успешно отрицает успех. Он подобен тому, кто принимает плату по поводу проявленного им бескорыстия, сводя его, тем самым, на нет.

И без печальных последствий здесь не обойдется. К примеру, если с писателем Z и музыкантом N вдруг произойдет казус, вследствие которого они потеряют возможность выступать перед большими залами или печататься большими тиражами, они расценят его как трагедию, стремительно начав спиваться. Хотя, если следовать их песням и книгам, не произошло ровным счетом ничего страшного. Наоборот, все вернулось на круги своя, пришло в норму.

Пусть N и Z всю свою карьеру выявляли издержки славы, их основной вклад был все же вкладом в поддержание иллюзии, согласно которой слава, максимально широкое признание социума — крайне желательная вещь. Воздержаться от участия в этом неблаговидном деле — значит воздержаться от того, чтобы быть знаменитостью. Остается пожалеть, что не будет опубликован почетный список всех тех, кто такое воздержание реализовал, ведь столь принципиальный шаг, разумеется, не станет достоянием общества, не случится на виду, и история не сохранит их фамилий.

Если кто не догадался, только что прозвучала шутка. Жалеть здесь не о чем! Воздавать должное нужно тем, кто в этом нуждается (им, правда, не за что воздавать должное). И нет нужды восхвалять тех, кто жил не хвалы ради. Лучше просто стать одним из них. Целая индустрия восхваления так называемых героев — явно дьявольское изобретение.

Наша солидарность с тем, кто живет без расчета на внешнюю оценку своей жизни, выразится не в том, что мы назовем его молодцом или героем. Наоборот, назвав его молодцом, мы покажем, что нас занимают вещи, самого его не занимающие вовсе. Ведь ему все равно, что он молодец; то, чем он занят, важно ему само по себе, а не в связи с внешним статусом этого занятия. И если мы согласны с тем, что это важно само по себе, то и мы не можем быть от этого в стороне, нам тоже должно быть все равно, как это выглядит и оценивается снаружи. Если нам действительно близок действующий не похвалы ради, то единственное, что мы можем и что должны — делать то же, что и он. Места для аплодирующих зрителей здесь не предусмотрено.

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>